"Газовые собаки". Часть 1
«...Мамаша Гроте, как звали ее в квартале, в пальто и шляпе быстро просеменила из гостиной в спальню и энергично потрясла за плечо своего мужа:
- Проснись же наконец!
- Что такое? Это ж просто садизм — так резко прерывать мирный сон человека!
По утрам Фриц Вильгельм бывал колючим.
- Что, пожар у булочника? — спросил он наконец у своей половины, которая стояла перед ним, как он привык выражаться, «подрессоренная и смазанная». В это время суток пальто на ней могло означать лишь то, что она собралась в булочную. Не в мясную лавку и не в универмаг. Туда она ходила после завтрака.
- У аннабергцев что-то случилось. Погляди!
- Разве отсюда увидишь, что у них случилось?
Фриц Вильгельм перевернулся на другой бок и демонстративно натянул одеяло до самой бороды «под Бебеля».
Труда еще не выходила из дому. Окна закрыты и занавески плотно задернуты.
- Ну и что?
- То есть как «ну и что»? Уже сорок с лишним лет Труда каждое утро в полшестого открывает окна, и каждое утро без четверти семь мы вместе идем в булочную.
- Значит, сегодня она не пойдет.
- Ну так я тоже не пойду! Сам доставай себе свежие булочки!
Это было уже объявление войны, и Фриц Вильгельм предпочел пробудиться.
- Так почему она не пошла за булочками?
- Об этом я себя и спрашиваю все время. Погляди, может, ты что-нибудь увидишь?
Фриц Вильгельм, кряхтя, выбрался из кровати и прошаркал к окну гостиной.
- Ничего не видно.
- В том-то и дело.
- Наверно, решили подольше поспать из-за внуков.
- Вот и нет. Уже три или четыре года, точнее, с пятьдесят девятого года — я точно помню это, потому что именно тогда Фрида родила своего пятого; за все четыре раза, когда гостили внуки, Труда ни разу не забывала сходить в булочную.
- Ты что, часы по ней ставишь? — Фриц Вильгельм все еще не видел оснований для беспокойства. — Сходи к ним и постучи.
- Да я уже хотела, но боюсь.
- Что страшного в том, чтобы постучать?
- У меня какое-то предчувствие. Что-то там стряслось.
Фрицу Вильгельму стало холодно, и он принялся возиться с печкой, собираясь затопить ее.
- Надень пальто и сходи посмотри. — У жены было такое лицо, будто с ней самой случилось что-то ужасное.
- Что? Босиком? В рубашке? По сугробам? Сначала растоплю печь.
Мамаша Гроте собрала вещи мужа, принесла ботинки и разложила все так, чтобы удобнее было надевать.
- Иди, я тебе помогу.
Если Фриц Вильгельм не хотел испортить себе весь день, он должен был уступить. Такова уж была его жена: весь день, да еще и завтра, она могла вспоминать одно и то же — и все время с упреком в голосе, будто он лично ей сделал что-то плохое. Так что, вздохнув, он взял в руки носки.
- А что, если они не откроют?
- Тогда — помоги нам господь!
- Почему нам?
- Тогда мы вызовем полицию!
- Слушай, жена! Прекрати театр или я разденусь и опять лягу.
Фриц Вильгельм чувствовал раздражение. Все это казалось ему смехотворным.
- Ладно, ладно, будет тебе.
Мамаша Гроте легонько подтолкнула мужа к выходу. Около ящика для золы его взгляд упал на топор. Он прихватил его.
- Зачем тебе топор?
- Чтобы открыть, если они сами не откроют. Ведь у тебя, кажется, предчувствие?
Фриц Вильгельм вышел на улицу и поднял воротник. Мороз слепил ему теплые после сна ноздри. Снег скрипел под ногами.
Сугробы, наваленные вдоль тротуаров, и проход между ними на другую сторону улицы были покрыты слоем красно-серой грязи — зимние прелести промышленного города.
